Отрицательное впечатление
Моя мама, Шербан Лия Александровна, 1928 г. р., инвалид 1 гр., участник войны, поступила в 61 городскую клиническую больницу (ул. Доватора, 15) 5 декабря 2015 года с подозрением на воспаление лёгких, которое не подтвердилось, болями в голове и области сердца, нарушением речи, что характеризует собой инсульт и сердечную недостаточность.
Кроме того, у мамы имелись в анамнезе серьёзные диагнозы, отражённые в её выписках (хроническое заболевание сердца, почек, дыхательной и центральной нервной системы, опорно-двигательного аппарата, постинфарктное состояние, недееспособность).
Каждый из этих диагнозов являлся противопоказанием к инвазивным методам обследования и лечения (таким как гастроскопия и т. п.).
Я пояснила в приёмном отделении врачам Антошечкиной О. В. и Мицатуряну Р. М., что являюсь опекуном мамы, кроме того упоминала об этом во всех заявлениях к врачам и руководству. Предоставила медицинские выписки из госпиталя ветеранов войн.
При имеющихся у мамы диагнозах и симптомах инсульта ( который врачи специально не констатировали) должен быть прежде всего покой, хорошее питание и консервативное лечение.
Однако, хирург Агаджанов В. Г. под руководством зам. гл. врача Скопинцева В. Б. проигнорировали все эти серьёзные диагнозы и симптомы инсульта и без моего ведома и согласия, пользуясь беззащитностью мамы (она не могла возразить, у неё была нарушена речь, т. к. начинался инсульт) 7.12.15 г. насильственно сделали ей такую травмирующую процедуру как гастроскопия, которая травмировала её чудовищно: были повреждены горло, пищевод, сломана нижняя вставная челюсть. Мама очень плохо слышала, не понимала, что с ней делают и это вызвало у неё колоссальный психический шок - мама после этого вся тряслась, не могла глотать, то есть ни есть, ни пить, шумно и тяжело дышала, полностью потеряла слух, её парализовало. Развился инсульт и острая сердечная недостаточность, обострился диффузный пневмосклероз и эмфизема лёгких. То есть был нанесён смертельный вред здоровью. Низкий гемоглобин, на который ссылались врачи, не был в данный момент смертелен и эта процедура не была жизненно необходима. В любом случае в соответствии с ФЗ N 323 от 21.11.11 ст.20 врачи обязаны были предупредить меня как опекуна о предстоящем травмирующем обследовании, тем более, что я за день до этого написала категорический отказ от предложенной моей маме хирургом Грязновым С. Е. ненужной лапороскопии. Любой, хоть немного думающий врач, должен был понимать, что при данном возрасте, слабости после высокой температуры, начинающемся инсульте и имеющихся диагнозах, гастроскопия противопоказана, нанесёт больше вреда, чем пользы.
Когда мне 6.12.15 г. в 9 часов позвонил дежурный хирург реанимации Грязнов С. Е. и сообщил, что намерен делать лапороскопию /разрез кишечника/ моей маме, 87 лет, инвалиду 1 гр. в состоянии инсульта и сердечной недостаточности — я была потрясена с каким циничным откровением этот «врач» не скрывал своих садистских наклонностей. Значит, очевидно, руководство ему в этом не препятствовало. Такая операция как лапороскопия принесла бы маме только муки и верную смерть от травмы. Не понимать это мог только глубокий непрофессионал медицины или откровенный садист, захотевший потренироваться на беспомощном больном.
Мама всё время по жизни боялась гастроскопии, не разрешала делать её ни мне, ни внуку.
Кроме этого, ей без моего ведома и согласия врач Агаджанов В. Г. и Скопинцев В. Б. делали клизмы, компьютерную томографию, ставили капельницы до 3-х литров, переливали кровь. Все эти манипуляции не были срочно жизненно необходимы. Главное должно было быть — хорошее питание и щадящий режим. То есть выше названные врачи отнеслись к моей маме с преступной невнимательностью и халатностью, не удосужившись прочитать её медицинские выписки и сделать соответствующие выводы.
8.12.2015 г. я увидела маму после гастроскопии и сказала Агаджанову, что гастроскопией маме нанесена травма, возможно смертельная.
Агаджанов "обиделся", сказал, что у мамы рак (который при вскрытии не подтвердился), что она всё равно умрёт, и он её лечить не будет, а просто выпишет. Я просила, чтобы маму привели хотя бы в то состояние, в котором она поступила, тогда, конечно, заберу. Агаджанов отправил маму в одиночный бокс. Диагноз рак мог поставить только тот, кто совсем не читал выписок, с которыми мама поступила, в которых чётко указывалось хроническое воспаление почек, то есть врач, которому совершенно наплевать на больных. Я пыталась объяснить Агаджанову, что у мамы не в порядке почки, но он только отмахивался.
Когда я в первый день приехала в 61 ГКБ ухаживать за мамой после реанимации, 8.12.15г. в хирургическом отделении, где она лежала, не нашлось мыла, чтобы вымыть руки и подойти к маме. Ни в туалете, ни у медсестёр нигде мыла не было. Я проискала с полчаса, никто мыла не давал, хотя все знали, что в отделении тяжелобольная. Я сказала, что если мыла не найдётся, придётся обращаться в вышестоящие организации. В конце концов мыло дали из ординаторской.
